Воспоминания английского офицера о боях на реке Каме в 1919г. ч.2

Категория: История региона

10 мая 2015

Просмотров: 2523

В машинах «Кента» обнаружились неисправности. После осмотра и нескольких проб было решено, что нужен ремонт с заменой нескольких частей. Новые детали должны были изготовить для нас в плавучих мастерских.

Так «Кент» и «Суффолк» одновременно оказались в Сарапуле, придя туда с интервалом в день. Наш корабль был готов уже через 48 часов. При ходовых испытаниях машины работали безотказно, а максимальная скорость «Кента» даже увеличилась до 11 узлов против течения и 15-ти — по течению.

«Кент» получил приказ присоединиться к флотилии, стоявшей у Николо-Березовки, в 25 милях ниже по течению. Мы вышли из Сарапула 2 июня в 16.30 и прибыли туда в 21.00.

Пройдя под Сарапульским мостом, мы заметили батарею полевой артиллерии, окапывавшуюся на огневой позиции примерно в двух милях от города. Пушки были направлены в сторону Сарапула. Трудно было поверить, что вражеские орудия стоят так близко у города, где еще недавно располагались штаб белой армии и командование водных сил. По прибытии я немедленно доложил о замеченном адмиралу Смирнову. Он ответил, что несколько минут назад получил радиограмму (его корабль был единственным, имевшим радио) о начале штурма Сарапула большевиками. Командиры кораблей собрались на совещание и решили послать два самых быстроходных судна, «Грозный» (капитан Федосьев) и «Кент», к мосту для удержания его до прохода флотилии в Сарапул.

Эта ситуация — типичный пример того, насколько нам не хватало достоверной информации и в каких трудных положениях мы оказывались из-за этого.

«Грозный» и «Кент» подошли к мосту в 3.25 и с облегчением увидели, что один его пролет еще был пригоден для прохода судов. Остальные были уже разрушены.

Вставало солнце, на берегу было тихо, только изредка можно было наблюдать небольшие передвижения войск. Мы сочли разумным не начинать бой и продолжать вести наблюдение до подхода основных сил флотилии.

Перечитывая мой дневник, я нашел запись: «В 5.35 флотилия с баржами на буксире показалась из-за поворота. Первый дивизион сразу же вступил в бой с артиллерией противника на правом берегу».

В 5.50 «Грозный» и «Кент» стали во главе флотилии, и все корабли дали полный вперед. Артиллерия противника открыла заградительный огонь, перенося его выше по течению по мере продвижения флотилии. Мне трудно было давать целеуказание, поэтому каждый расчет стрелял самостоятельно как по строениям, так и по живой силе противника на берегу. Наши пушки вели беглый огонь разрывными снарядами, практически в упор и прежде всего по целям у среза воды.

Я указал наводчику на полевое орудие, стрелявшее сквозь дверной проем из домика у реки, и вскоре крыша домика и обломки стен взлетели в воздух от разрыва снаряда. Капитан Федосьев, говоря о «Кенте», заметил позже: «Они стреляли из пушек, как из револьверов. Поразительное зрелище».

Флотилии понадобился примерно час, чтобы пройти мимо города. У красных было немного орудий, но, проходя под их фланговым огнем на сравнительно длинном участке реки, мы могли понести тяжелые потери. Однакоу нас был потоплен только один корабль, «Страшный», шедший в строю сразу вслед за «Кентом». Мы повернули назад, чтобы выловить из воды уцелевших членов команды, но им уже помог следующий в строю корабль. Несколько снарядов легли в непосредственной близости от «Кента», один разорвался у левого борта и повредил гребное колесо. Поломка была быстро устранена и не задержала нас надолго. Еще один снаряд разорвался перед носовой платформой как раз в тот момент, когда один из орудийных номеров поднимался на нее с ящиком снарядов из артпогреба. Его лицо было в крови, и я подумал, что он был ранен осколком, но на самом деле его лишь оцарапало направленными вверх головками снарядов, когда ящик подбросила взрывная волна. Это был единственный наш раненый.

Мы были довольны этим боем, в котором, несмотря на слабую подготовку и неопытность Белых, большевики действовали неумело и упустили блестящую возможность уничтожить нашу флотилию. Нам повезло, что они совершенно не стреляли по единственному открытому пролету моста, хотя их орудия стояли от него на расстоянии прямой наводки.

Подход красных и взятие города показали, как немного стоили разведка Белых и их размещенные в Сарапуле боевые части и армейские штабы. Штурм грянул, как гром с ясного неба, и вызвал паническое бегство защитников, в том числе кораблей базы флотилии. Приведу отрывок из дневника флаг-сержанта Тейлора, который служил на «Суффолке» старшим унтер-офицером и в то утро сошел на берег выгулять корабельного пса. Он увидел «войска белых в полном беспорядке, а их вооружение в самом плачевном состоянии. Солдаты в чем-то едва похожем на военную форму были совершенно не готовы к бою. По улицам метались перепуганные обыватели, в городе царила дикая суматоха».

Все речные корабли либо уже ушли, либо готовились к отходу. Ушел и «Суффолк», оставив буксир, чтобы забрать Тейлора. С буксира дали сигнал к возвращению — четыре винтовочных выстрела, однако за общим шумом флаг-сержант не услышал их. Буксир отчалил, но капитан заметил Тейлора на берегу и послал за ним лодку. Далее Тейлор пишет: «Как только лодка подошла к берегу, в нее со всех сторон полезли обезумевшие от страха солдаты и почти потопили ее». Положение было серьезным, и Тейлор, вынув револьвер, должен был объяснить этому сброду, чем грозит чрезмерная перегрузка. Он продолжает: «Дальше было еще хуже. Уже в лодке я обнаружил, что пес остался на берегу. Я скомандовал поворачивать назад, и тогда поднялся настоящий скандал. Мне это надоело, и я сказал, что перестреляю их всех к чертям, если они не заткнутся. Право, я готов был это сделать! К этому времени красные уже были в городе и спускались по главной улице к реке. Я пошел за собакой, это и вовсе была потеха. Псу захотелось порезвиться, и, когда я приблизился, он стал удирать. Люди в лодке снова подняли крик, но они уже знали, что я никуда не уйду без моего пса, и помогли мне поймать его. Мы убрались как раз вовремя. Когда мы отталкивались от берега, первые шеренги кавалерии красных были чертовски близко». В это время одно из наших судов открыло орудийный огонь, задержавший красных, и флаг-сержант Тейлор смог вернуться к своим товарищам.

База флотилии расположилась в Галовой. Здесь была конечная станция железной дороги, шедшей от Воткинских заводов, рабочие которых были настроены очень антибольшевистски. В 1918 г., когда их окружили красные, они защищали свое добро оружием собственного производства и были вынуждены сдать завод только после долгой и изнурительной осады. В наказание большевики расстреляли на месте несколько тысяч рабочих. В 1919 г. эти зверства повторились в еще большем масштабе.

Флотилия в эти дни действовала между Галянами и Галовой, обеспечивая огневую поддержку армии, и «Суффолк», чье орудие после ремонта доставляло расчету меньше хлопот, постоянно был в деле. Галяна несколько раз переходила из рук в руки и 7 июня была наконец сдана большевикам. С 7 по10 июня «Кент» и «Суффлок» обстреливали пехоту и полевые батареи противника. Эти операции неизменно разочаровывали нас, так как армейские части редко использовали результаты нашего огня. Упадок их боевого духа был очевидным.

8 июня орудие «Суффолка» заставило большевиков отступить в небольшой лесок. Когда они появились на опушке с другой стороны леса, несколько наших кораблей открыли по ним огонь бризантными гранатами и шрапнелью, нанеся значительные потери.

Начало отступления Белых

Уровень воды в реке упал до нормального, и суда нашей базы, имевшие большую осадку, вернулись в Пермь. Большевики поступили так же, их корабли больше не угрожали нам, и нас в основном использовали для прикрытия переправ, по которым непрерывно отходили за реку войска и обозы. С каждым днем красные становились все сильнее и увереннее в себе. Сибирская армия отступала почти ежедневно. Дисциплина явно падала, большую часть раненых составляли самострелы, дезертирство участилось, временами становясь повальным. Солдаты бежали из окопов еще до атаки противника. Большевики быстро приближались к хлебным районам Урала, захват которых был целью их наступления в то лето. Урожай впервые за много лет был хорошим и как раз поспел, когда попал в руки красных.

Стояла сильная жара, было много комаров, хоть и не малярийных, но очень беспокоивших нас. Пища оставалась все такой же недоброкачественной, однако, несмотря на это, все наши люди были здоровы.

Примерно в это же время шел оживленный обмен рапортами и телеграммами между адмиралом Колчаком, адмиралом Смирновым, британским верховным комиссаром генералом Ноксом, главой британской военной миссии и командующим эскадрой во Владивостоке. В посланиях сообщалось о боях на Каме, в частности говорилось о роли «Кента» и «Суффолка» и выражалась благодарность им за помощь белым войскам в боях.

Адмирал Колчак подписал приказ о награждении ряда наших военнослужащих орденами Св. Владимира и Св. Анны и Георгиевскими крестами. Однако несколько дней спустя сэр Чарльз Элиот сообщил верховному правителю об инструкциях, полученных из Лондона: правительство Великобритании не могло далее признавать омское правительство и отзывало свои войска из Сибири.

Когда адмирал Колчак сообщил верховному комиссару о наградах, сэр Чарльз заявил, что они не могут быть приняты.

Русские ордена стали бы для их кавалеров драгоценной памятью об экспедиции, и эта мера очень огорчила нас, особенно когда мы узнали, что на Северном и Южном фронтах Русские награды британским военнослужащим были вручены.

В соответствии с посланием верховного комиссара адмиралу Колчаку британские армейские части, входившие в состав формирующейся англо–русской бригады, были отозваны и возвратились в Англию. Мы же не имели никаких указаний из адмиралтейства. Некоторые склонны были считать эту забывчивость намеренной, так как сэр Уинстон Черчилль был сейчас государственным секретарем по военным делам.

Из-за плохо организованной связи до нас доходили очень скупые сведения о том, что происходило в верхах. Адмирал Смирнов мог получать информацию по радио, но его приемник был, я думаю, единственным на всю округу.

Большевиков явно беспокоило наше присутствие. В одной из их радиопередач сообщалось: «Действия наших судов на Каме весьма затруднены британскими миноносцами». Ложь была лестной и вызвала у нас смех.

Радио и пресса несколько раз упоминали о нашем отряде. Однажды до нас дошло обращение из Москвы, написанное по-английски и адресованное «Джеку Кенту». В нем нас призывали сложить оружие в обмен на освобождение от наказания и беспрепятственное возвращение домой.

Примерно в это же время ко мне пришли офицеры контрразведки из штаба флотилии и потребовали вызвать для допроса корабельного инженера и одного из судовых механиков. Их подозревали в сотрудничестве с большевиками. Допрос сопровождался обыском, во время которого среди инструментов механика были найдены документы, неоспоримо свидетельствовавшие о подготовке диверсии с целью уничтожить «Кент». Причастность офицера не была доказана. Я узнал впоследствии, что в русской команде буксира работал агент контрразведки, направленный к нам адмиралом Смирновым. Этот агент и раскрыл заговор. Инженер-лейтенанта перевели на «Грозный», а к нам назначили другого офицера. Позже я слышал, что механик был расстрелян.

Для любой гражданской войны характерна атмосфера подозрительности и недоверия, которая может быстро подорвать боевой дух небольшого отряда, воюющего в чужой стране. Неустойчивое положение белых порождало слухи о нависшей катастрофе, может быть, даже подобной сарапульской, и нужно было немедленно сделать что-нибудь, чтобы рассеять эти сомнения и страхи.

С этой целью были приняты меры по обеспечению личного состава более достоверной информацией. Кроме того, русской и британской командам были запрещены контакты с посторонними. Эти меры оправдали себя, и люди почувствовали себя уверенней.

После боя под Сарапулом флотилии выпало четыре относительно спокойных дня. «Кент» воспользовался ими для ремонта машин и поврежденных надстроек. Тем временем на правый берег непрерывно подходили войска и беженцы и требовали переправить их через реку. Все деревни к западу от нас спешно эвакуировались, на восток сплошным потоком шли телеги с семьями мирных жителей, скарбом и скотом. Видеть их было грустно, а оттого что война была гражданской, зрелище казалось еще трагичнее.

12 июня мы получили письменную благодарность от командира крейсера «Кент» коммодора Эдвардса, которого, как и генерала Нокса, адмирал Смирнов информировал о боевых успехах нашего подразделения.

В начале моего рассказа я упомянул о воинском контингенте союзников в 80 тыс. человек, высадившемся во Владивостоке. К этому следует добавить более 40 тыс. чехов, отведенных с фронта в 1918 г. и занимавших теперь ключевые пункты вдоль Транссибирской магистрали.

Питер Флеминг в своей книге «Судьба адмирала Колчака» упоминает об отряде с крейсера «Суффолк», говоря:«Они организовали на Каме англо-русскую флотилию вооруженных судов с базой в Перми. Эта горсточка британских моряков и морских пехотинцев была, если не считать чехов, единственным союзным подразделением, воевавшим на фронте". В сноске он добавляет: «Суда военного флота часто высаживали морскую пехоту для участия в боевых действиях на берегу, но никогда ранее моряки не отрывались так далеко (4350 миль) от своего корабля». Приведу также, что пишет о нашем отряде Д.Федотов-Уайт; «Два корабля, вооруженное судно «Кент» и пушечная баржа «Суффолк», были укомплектованы британцами и плавали под Георгиевским флагом. В Перми была британская морская миссия, возглавляемая капитаном флота Уолф-Мурреем, но британские корабли не являлись отдельным подразделением и входили в состав Русской флотилии. Иногда адмирал Смирнов держал свой флаг на «Кенте». Это, я думаю, был единственный случай, когда британский боевой корабль нес на стеньге флаг Русского адмирала».

Добавлю, что у меня был свой брейд-вымпел, сделанный Русским парусным мастером. Я поднимал его на нок-рее, когда командовал в бою более чем одним судном. Этот вымпел и приказ с его описанием хранятся у меня до сих пор.

Вернемся к 12 июня. В моем дневнике за этот день записано, что «Суффолк» совместно с двумя русскими шестидюймовыми орудиями, установленными на баржах, подавил три батареи противника и уничтожил большой полевой склад боеприпасов.

Обстановка ухудшалась на глазах. 15 июня я записал в дневнике: «Плохие новости. Пехота стремительно отступает, и я не удивлюсь, если нас вскоре отведут в Пермь».

Река становилась слишком мелкой для больших судов, они постепенно отходили к Перми. В этих условиях возможности нашего боевого применения были весьма ограниченными, и я воспользовался встречей с адмиралом Смирновым, чтобы обсудить положение. Адмирал признал, что в сложившейся ситуации пользы от нас было немного, армия больше нуждалась теперь в наземной артиллерии.

Тогда я предложил поставить наши двенадцатифунтовые орудия на полевые лафеты и действовать на суше. Адмирал согласился, и я немедленно сообщил о моем предложении капитану Уолф-Муррею. Он тут же дал во Владивосток телеграмму с просьбой срочно прислать полевые лафеты.

На протяжении следующих дней «Кент» обеспечивал переправу войск и обозов или находился в сторожевом охранении. Несколько раз мы сходили на берег для учений.

Побывав в деревне, я отметил в дневнике 18 июня, что местные жители были с нами очень добры. Жили они бедно, питаясь в основном хлебом и чаем из тутовых ягод, а молоко и яйца, если оставалось немного, меняли на мыло, которое было редкостью. Я записал также, что подарил одному старику трубку и жестянку с табаком. Тот был счастлив и настоял, чтобы я принял от него кувшин молока и полдюжины молодых луковиц.

Приняв под охрану караван больших барж, мы поднялись по течению и прошли мимо Оханска, делая остановки, чтобы взять на борт гражданских беженцев.

20 июня я записал, что накануне мы находились всего в 45 верстах от Перми. Стояла жара, провизии не оставалось никакой. В артельной было только немного черного хлеба, позеленевшего и очень кислого на вкус.

Вечером того же дня мы с третьим дивизионом полным ходом пошли на Пермь, делая по 15 верст в час. На следующее утро в 5.00 мы начали погрузку топлива и боеприпасов, чтобы в случае необходимости быть готовыми снова отбыть вниз по реке. Стоянка в Перми позволила мне посетить морскую миссию и офицеров из британской железнодорожной миссии.

Я узнал, что ситуация была весьма неясной, трудно было с достоверностью утверждать, что происходило на фронте, а это значило, что «Суффолк», возможно, уже остался позади отступавших войск и фактически отрезан.

В этой обстановке британская морская миссия решила переехать в Омск.

Эвакуация

Перед отъездом капитан Уолф-Муррей возложил на меня ответственность за эвакуацию «Кента» и «Суффолка» в случае сдачи Перми красным. Получив это распоряжение, я немедленно направился на базовый корабль «Марианна» и встретился с представителями речного и армейского командования. Разговор с ними не оставил у меня сомнений в том, что положение стремительно ухудшалось. Главной моей заботой был «Суффолк», и я постарался объяснить русским офицерам, в какой он будет опасности, если внезапно обрушится фронт. Однако они принялись уговаривать меня не отзывать «Суффолк», ибо это могло плохо отразиться на войсках Пермского фронта, и без того деморализованных.

В тот же день я попросил адмирала Смирнова принять меня, чтобы решить вопрос об эвакуации «Кента» и «Суффолка». Мы договорились, что «Кент» подойдет к пристани Мотовилихинского завода для перестановки орудий на бронепоезд, где они были установлены ранее. Демонтаж вооружения и выгрузка боеприпасов должны были начаться немедленно.

Я был информирован также, что красные приближались к Кунгуру, крупному городу в 70 милях к югу от Перми, расположенному на железной дороге, которая через несколько часов должна была оказаться у них в руках. Это значило, что теперь мы могли рассчитывать только на одноколейную ветку длиной в 300 миль, идущую до Екатеринбурга.

На следующий день, получив сводки о продолжении отступления Белых, я отдал «Суффолку» приказ незамедлительно возвращаться в Пермь. Мое решение оказалось еще более своевременным, чем я предполагал. Когда «Суффолк» прибыл, я узнал, что он израсходовал последние боеприпасы за день до получения приказа и не имел возможности сообщить об этом. За два дня после ухода «Кента» «Суффолк» выпустил 256 снарядов.

В Перми появились первые признаки хаоса. Город заполнили беженцы, всеми возможными средствами уходящие на восток. В день через него проходило до 8 тыс. повозок с людьми и их имуществом. Поезда отправлялись по северной ветке набитыми до отказа.

Сразу же после прихода «Суффолк» начал демонтаж шестидюймового орудия. Нам не выделили Русских рабочих, и я хотел послать на помощь команду «Кента», но в это время прибыла баржа со всеми остававшимися у нас снарядами. В барже была течь, пришлось разгружать боеприпасы немедленно. Команда «Суффолка», почти не спавшая в течение двух предшествующих суток, должна была снять орудие с баржи, перевезти его по узкоколейке через весь завод до железной дороги и установить на платформе.

По сравнению с апрелем река сильно обмелела, стало невозможно подвести «Суффолк» близко к узкоколейке. Поэтому для перестановки орудия с палубы на тележки пришлось построить помост.

Единственный имевшийся кран не мог поднять больше 5 тонн, шестидюймовое орудие без лафета весило семь, но, приподнимая и передвигая поочередно дульную и казенную часть, мы поставили орудие на тележки. Затем с помощью работавших на заводе женщин мы вручную провели тележки через всю огромную заводскую территорию до мостового крана над широкой колеей. По дороге передняя тележка просела между рельсами. Нам не удалось приподнять ее домкратами, тогда с помощью рычагов мы поставили тележку с орудием на подпорки, отремонтировали путь и продолжили движение. Все это забрало немало драгоценного времени, но в результате шестидюймовое орудие было надежно закреплено на железнодорожной платформе. Пока шла установка, мне удалось получить маневровый паровоз, чтобы подогнать платформу к остальным нашим вагонам.

За несколько дней мы выгрузили с судов и погрузили в поезд орудия, боеприпасы и имущество весом 14 тыс. пудов. Эта тяжелая работа была выполнена почти исключительно силами команд.

Нам удалось получить два вагона третьего класса с деревянными полками в три яруса, и маневровый паровоз привел наш маленький поезд на станцию Пермь в 19.00 того же дня, когда «Суффолк» вернулся с фронта.

По распоряжению адмирала Смирнова «Кент» и «Суффолк» были потоплены.

Надо было теперь прицепить наши вагоны к отходящему поезду. Мы сделали это, но паровоз все не подходил.

Единственной реальной властью на станции Пермь была британская железнодорожная миссия. Без энергичной помощи ее начальника генерала Джека нам было бы крайне трудно вырваться из царящего вокруг хаоса.

Следуя совету генерала, мы направились с отрядом вооруженных солдат в ремонтные мастерские (Мотовилиха — самый крупный паровозостроительный и паровозоремонтный завод Восточной России), где обнаружили несколько паровозов, стоящих под парами. Мы убедили Русских дать нам паровоз с бригадой, и вскоре он с вооруженной охраной на подножках подошел к станции и был прицеплен к поезду.

На следующее утро, 29 июня в 6.00, наш битком набитый поезд тронулся в путь. В городе, переполненном беженцами и ранеными, к этому времени уже было полное безвластие, всеобщая паника была особенно видна на вокзале.

Через три часа после нашего отъезда красные начали артиллерийский обстрел города и в тот же день, как мы слышали, вошли в Пермь с севера.

Поезд шел медленно. Нас было 37 человек в двух деревянных вагонах, поэтому путешествие наше было далеко не комфортабельным.

Утром следующего дня поезд остановился. Наш паровоз вышел из строя, и не было никакой возможности его отремонтировать. Мы находились в 300 милях от Екатеринбурга. Чтобы добраться до Омска, нам надо было перейти через Уральский хребет и проделать путь длиной примерно в 1000 миль.

Обстановка требовала немедленных действий. Не имея никаких средств связи, чтобы сообщить о нашем положении, мы решили реквизировать у населения лошадей в количестве, достаточном для нас и наших пока не тронутых сухих пайков, и затем двигаться либо на восток вдоль железной дороги, либо на северо-запад к Архангельску, где мы могли встретить наши войска. Надо было принять ответственное решение.

Мы были заняты подготовкой к осуществлению этого плана, когда, к нашей радости и удивлению, с востока к нам подошел паровоз. Как выяснилось, адмирал Смирнов, который слышал о нашем бегстве из Перми и был обеспокоен тем, что мы не давали о себе знать, послал по линии паровоз с приказом найти наш отряд. Это оказалось как нельзя более кстати.

Мы продолжили путь и доехали до Омска без происшествий.

Мы были готовы продолжить службу и предложили вновь сформировать британский бронепоезд, однако это предложение было отклонено, ибо несколько русских бронепоездов уже стояли без применения из-за большой загруженности железной дороги.

В Омске мы узнали, что адмиралтейство решило полностью вывести флот из России и получили приказ возвращаться во Владивосток, как только найдется поезд, чтобы нас отправить.

Я подумал, что при постоянной нехватке транспорта будет разумнее ехать во Владивосток без орудий и боеприпасов. Снесшись с Русским командованием и заручившись его согласием на прием орудий, я запросил и получил в адмиралтействе разрешение на их передачу.

Было облегчением освободиться от этого груза. К тому же мы знали, что кордит, перенесший перепады температуры от 40° ниже нуля до летней жары, мог представлять опасность. Я не сообщил об этом Русским.

Незадолго до отъезда, 28 июля, адмирал Смирнов пригласил меня поужинать с ним и несколькими офицерами его штаба в омском ресторане «Аквариум». Столы стояли в саду, вечер прошел прекрасно. Я вспоминаю, как грустен был для меня этот прощальный ужин, ознаменовавший конец нашей совместной службы. На протяжении всего времени боев на Каме их дружба и товарищеская поддержка помогали нам почувствовать, что наши усилия не были напрасны.

Почти сразу же по прибытии в Омск один из наших солдат попал в госпиталь. Мы были потрясены, узнав, что у него оспа.

Наш врач лейтенант Джойс был отправлен во Владивосток, когда мы еще находились в Перми. Замена ему пока не прибыла, поэтому, когда пришел приказ выехать из Омска, нам некого было оставить с больным. К счастью, врачи сказали, что пациент уже вне опасности и они не возражают против выписки, если мы согласимся его взять. Мы с радостью согласились. В одном из наших вагонов мы соорудили перегородку, чтобы хоть немного изолировать больного. Стало еще теснее, но, возможно, благодаря именно этой мере предосторожности никто больше не заболел.

Перед отъездом мы узнали, что вдоль железной дороги активизировались большевики и на протяжении всех 2500 миль пути следовало остерегаться нападения на поезд или диверсии. Нам также по секрету сообщили, что в нескольких вагонах нашего поезда Государственный банк перевозит во Владивосток большое количество золотых слитков. Узнай об этом большевики, их интерес к нам мог сильно возрасти. Да и без этого мы постоянно слышали о поездах, пущенных под откос. Однажды такое крушение случилось всего в нескольких милях впереди нас. В нем погибло и было ранено более 250 человек.

Чешские части, расположенные вдоль магистрали, очень помогли нам, снабжая всей имеющейся у них информацией. По их совету в районах, где орудовали грабители, мы передвигались только днем.

Станция Тайшет была полностью разрушена. Недавно здесь произошел бой между чешским бронепоездом и отрядом красных, захвативших этот участок дороги. Чуть дальше мы были задержаны на несколько дней крушением поезда, шедшего на запад, тоже с большим числом жертв.

К востоку от Иркутска крушения еще более участились, и нам пришлось усилить меры предосторожности. Не менее чем в миле перед нашим поездом шел паровоз с платформой рельсов для восстановления разобранного пути. Кроме того, во время движения на крышах вагонов лежали вооруженные наблюдатели, а на остановках выставлялись посты.

Читатель помнит по первой части моего рассказа, что мы везли с собой дезинфекционных средств вдвое больше, чем продуктов. Эта мера оказалась далеко не лишней, ибо в зимних условиях у людей редко была возможность помыться и опасность распространения заболеваний, особенно при общей скученности, была очень велика. Теперь же, в жаркое летнее время, инфекцию переносили насекомые.

По всей России свирепствовал тиф. Против него, как и против других эпидемий, не было вакцины, и смертность достигала 96%. Полковник Кларк, начальник медицинской службы в штабе генерала Нокса, тоже заразился тифом, и только благодаря крепкому организму и преданности канадской медсестры ему удалось оказаться в числе немногих выживших.

Из наиболее пораженных районов больных вывозили санитарные поезда. Их легко было узнать: когда такой поезд останавливался рядом с нами, из него тут же начинали выгружать трупы. Мы всегда были начеку, и я немедленно приказывал моим людям оставаться в вагонах, закрыв двери, окна и отдушины. Затем я брал несколько вооруженных солдат, шел к начальнику станции и просил его увеличить расстояние между поездами как минимум до полумили. Начальник, рассчитывая на взятку, неизменно объяснял, почему он не мог дать нам паровоз. Тогда я повторял просьбу и давал солдатам команду заряжать. Подобным образом нам пришлось действовать несколько раз. Мы были недалеко от места назначения, и я был готов на все, даже на угрозу оружием, чтобы уберечь людей от эпидемии.

Когда мы приехали в Харбин, я узнал, что в городе свирепствовала холера. В день умирало до трехсот человек, многие прямо на улицах. Я приказал никому не отходить от поезда, кроме нескольких человек, которые пошли со мной в город получать продукты.

18 августа, через 52 дня после отъезда из Перми, мы прибыли во Владивосток.

Мы были счастливы, что наконец добрались до цели. Вспоминаю наше радостное волнение, когда мы увидели на перроне оркестр Мидлсексского полка, ожидавший нас, чтобы проводить на крейсер «Карлейль».

Когда мы пришли на корабль, был сыгран сбор, и перед строем экипажа коммодор Каррингтон обратился к нам со словами сердечного приветствия.

***

Наша экспедиция окончилась. Разумеется, за время путешествия мы устали и похудели, но несколько дней отдыха и хорошего питания быстро поправили дело. Помню, как я был доволен, что на протяжении всего этого времени мои люди почти не болели и даже тиф, косивший людей вокруг, чудом пощадил нас.

Несмотря на множество препятствий, которые могли бы вызвать сомнения или недовольство, боевой дух подразделения был неизменно высоким, а дисциплина безупречной.

Лейтенант Бернс всегда оставался образцовым офицером и моим надежным помощником. Унтер-офицер Кларк, командуя «Суффолком», смог преодолеть огромные трудности, связанные с установкой и боевым применением шестидюймового орудия. Он и флаг-сержант А.Тейлор блестяще справились со своими командирскими обязанностями и заслуживают высших похвал.

Мы прибыли в Портсмут в ноябре. Я довел отряд до Фортонских бараков и там распрощался с ним. Солдаты пошли в казармы, а я смотрел им вслед.

Так завершилась история маленького отряда Королевской морской пехоты, с честью выдержавшего все испытания на своем опасном пути, история, которая по праву может считаться редкой и удивительной даже для нашего, путешествующего по всему миру рода войск.

Публикация и перевод Михаила Новикова

© «Русская мысль», Париж, №4340, 9 ноября 2000 г.

Источник: Sarapul.Ru